Глава
27. Конец квартиры № 50
Около четырех часов
жаркого дня большая компания мужчин, одетых в штатское, высадилась
из трех машин, несколько не доезжая до дома номер 302-бис по Садовой
улице. Тут приехавшая большая группа разделилась на две маленьких,
причем одна прошла через подворотню дома и двор прямо в шестое
парадное, а другая открыла обычно заколоченную маленькую дверку,
ведущую на черный ход, и обе стали подниматься по разным лестницам к
квартире № 50.
В это время Коровьев
и Азазелло, причем Коровьев в обычном своем наряде, а вовсе не во
фрачном праздничном, сидели в столовой квартиры, доканчивая завтрак.
Воланд, по своему обыкновению, находился в спальне, а где был кот —
неизвестно. Но судя по грохоту кастрюль, доносившемуся из кухни,
можно было допустить, что Бегемот находится именно там, валяя дурака
по своему обыкновению.
—А что это за шаги такие на
лестнице? — спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным
кофе.
—А это нас арестовывать идут, —
ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку.
—Аа, ну-ну, — ответил на это
Коровьев.
Подымающиеся по
парадной лестнице тем временем уже были на площадке третьего этажа.
Там двое каких-то водопроводчиков возились с гармоникой парового
отопления. Шедшие обменялись с водопроводчиками выразительным
взглядом.
Все дома, — шепнул один из
водопроводчиков, постукивая молотком по трубе.
Тогда шедший впереди
откровенно вынул из-под пальто черный маузер, а другой, рядом с ним,
отмычки. Вообще, шедшие в квартиру № 50 были снаряжены как следует.
У двух из них в карманах были тонкие, легко разворачивающиеся
шелковые сети. Еще у одного — аркан, еще у одного — марлевые маски и
ампулы с хлороформом.
В одну секунду была
открыта парадная дверь в квартиру № 50, и все шедшие оказались в
передней, а хлопнувшая в это время в кухне дверь показала, что
вторая группа с черного хода подошла также своевременно.
На этот раз, если и
не полная, то все же какая-то удача была налицо. По всем комнатам
мгновенно рассыпались люди и нигде никого не нашли, но зато в
столовой обнаружили остатки только что, по-видимому, покинутого
завтрака, а в гостиной на каминной полке, рядом с хрустальным
кувшином, сидел громадный черный кот. Он держал в своих лапах
примус.
В полном молчании вошедшие в гостиную
созерцали этого кота в течение довольно долгого времени.
—М-да... действительно здорово, —
шепнул один из пришедших.
—Не шалю, никого не трогаю, починяю
примус, — недружелюбно насупившись, проговорил кот, — и еще считаю
долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное.
—Исключительно чистая работа, —
шепнул один из вошедших, а другой сказал громко и отчетливо:
—Ну-с, неприкосновенный
чревовещательский кот, пожалуйте сюда. Развернулась и взвилась
шелковая сеть, но бросавший ее, к полному удивлению всех,
промахнулся и захватил ею только кувшин, который со звоном тут же и
разбился.
—Ремиз, — заорал кот,
— ура! — и тут он, отставив в сторону примус, выхватил из-за спины
браунинг. Он мигом навел его на ближайшего к нему стоящего, но у
того раньше, чем кот успел выстрелить, в руке полыхнуло огнем, и
вместе с выстрелом из маузера кот шлепнулся вниз головой с каминной
полки на пол, уронив браунинг и бросив примус.
—Все кончено, —
слабым голосом сказал кот и томно раскинулся в кровавой луже, —
отойдите от меня на секунду, дайте мне попрощаться с землей. О мой
друг Азазелло! — простонал кот, истекая кровью, — где ты? — Кот
завел угасающие глаза по направлению к двери в столовую, — ты не
пришел ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного
Бегемота, променяв его на стакан — правда, очень хорошего — коньяку!
Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе
мой браунинг...
—Сеть, сеть, сеть, — беспокойно
зашептали вокруг кота. Но сеть, черт знает почему, зацепилась у
кого-то в кармане и не полезла наружу.
—Единственно что
может спасти смертельно раненного кота, — проговорил кот, — это
глоток бензина... — и, воспользовавшись замешательством, он
приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину. Тотчас
кровь из-под верхней левой лапы перестала струиться. Кот вскочил
живой и бодрый, ухватив примус под мышку, сиганул с ним обратно на
камин, а оттуда, раздирая обои, полез по стене и через секунды две
оказался высоко над вошедшими, сидящим на металлическом карнизе.
Вмиг руки вцепились в
гардину и сорвали ее вместе с карнизом, отчего солнце хлынуло в
затененную комнату. Но ни жульнически выздоровевший кот, ни примус
не упали вниз. Кот, не расставаясь с примусом, ухитрился махнуть по
воздуху и вскочить на люстру, висящую в центре комнаты.
—Стремянку! — крикнули снизу.
—Вызываю на дуэль! —
проорал кот, пролетая над головами на качающейся люстре, и тут опять
в лапах у него оказался браунинг, а примус он пристроил между
ветвями люстры. Кот прицелился и, летая, как маятник, над головами
пришедших, открыл по ним стрельбу. На пол посыпались хрустальные
осколки из люстры, треснуло звездами зеркало на камине, полетела
штукатурная пыль, запрыгали по полу отработанные гильзы, полопались
стекла в окнах, из простреленного примуса начало брызгать бензином.
Теперь уж не могло идти речи о том, чтобы взять кота живым, и
пришедшие метко и бешено стреляли ему в ответ из маузеров в голову,
в живот, в грудь и в спину. Стрельба вызвала панику на асфальте во
дворе.
Но длилась эта
стрельба недолго и сама собою стала затихать. Дело в том, что ни
коту, ни пришедшим она не причинила никакого вреда. Никто не
оказался не только убит, но даже ранен; все, в том числе и кот,
остались совершенно невредимыми. Кто-то из пришедших, чтобы это
окончательно проверить, выпустил штук пять в голову окаянному
животному, и кот бойко ответил целой обоймой. И то же самое —
никакого впечатления ни на кого это не произвело. Кот покачивался в
люстре, размахи которой все уменьшались, дуя зачем-то в дуло
браунинга и плюя себе на лапу. У стоящих внизу в молчании на лицах
появилось выражение полного недоумения. Это был единственный, или
один из единственных, случай, когда стрельба оказалась совершенно
недействительной. Можно было, конечно допустить, что браунинг
кота — какой-нибудь игрушечный, но о маузерах пришедших этого уж
никак нельзя было сказать. Первая же рана кота, в чем уж, ясно,
не было ни малейшего сомнения, была ни чем иным, как фокусом и
свинским притворством, равно как и питье бензина.
Сделали еще одну
попытку добыть кота. Был брошен аркан, он зацепился за одну из
свечей, люстра сорвалась. Удар ее потряс, казалось, весь корпус
дома, но толку от этого не получилось. Присутствующих окатило
осколками, а кот перелетел по воздуху и уселся высоко под потолком
на верхней части золоченой рамы каминного зеркала. Он никуда не
собирался удирать и даже, наоборот, сидя в сравнительной
безопасности, завел еще одну речь.
—Я совершенно не понимаю, —
говорил он сверху, — причин такого резкого обращения со мной...
И тут эту речь в самом начале перебил
неизвестно откуда послышавшийся тяжелый низкий голос:
—Что происходит в квартире? Мне
мешают заниматься.
Другой, неприятный и гнусавый голос
отозвался:
—Ну, конечно, Бегемот, черт его
возьми!
Третий, дребезжащий, голос сказал:
—Мессир! Суббота. Солнце склоняется.
Нам пора.
—Извините, не могу
больше беседовать, — сказал кот с зеркала, — нам пора. — Он швырнул
свой браунинг и выбил оба стекла в окне. Затем он плеснул вниз
бензином, и этот бензин сам собою вспыхнул, выбросив волну пламени
до самого потолка.
Загорелось как-то
необыкновенно, быстро и сильно, как не бывает даже при бензине.
Сейчас же задымились обои, загорелась сорванная гардина на полу и
начали тлеть рамы в разбитых окнах. Кот спружинился, мяукнул,
перемахнул с зеркала на подоконник и скрылся за ним вместе со своим
примусом. Снаружи раздались выстрелы. Человек, сидящий на железной
противопожарной лестнице на уровне ювелиршиных окон, обстрелял кота,
когда тот перелетал с подоконника на подоконник, направляясь к
угловой водосточной трубе дома, построенного, как было сказано,
покоем. По этой трубе кот взобрался на крышу.
Там его, к сожалению,
также безрезультатно обстреляла охрана, стерегущая дымовые трубы, и
кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город.
В квартире в это
время вспыхнул паркет под ногами пришедших, и в огне, на том месте,
где валялся с притворной раной кот, показался, все более густея,
труп бывшего барона Майгеля с задранным кверху подбородком, со
стеклянными глазами. Вытащить его уже не было возможности. Прыгая по
горящим плашкам паркета, хлопая ладонями по дымящимся плечам и
груди, бывшие в гостиной отступали в кабинет и переднюю. Те, что
были в столовой и спальне, выбежали через коридор. Прибежали и те,
что были в кухне, бросились в переднюю. Гостиная уже была полна
огнем и дымом. Кто-то на ходу успел набрать телефонный номер
пожарной части, коротко крикнуть в трубку:
—Садовая, триста два-бис!
Больше задерживаться было нельзя.
Пламя выхлестнуло в переднюю. Дышать стало трудно.
Лишь только из разбитых окон
заколдованной квартиры выбило первые струйки дыма, во дворе
послышались отчаянные человеческие крики:
—Пожар, пожар, горим!
В разных квартирах дома люди стали
кричать в телефоны:
—Садовая! Садовая, триста два-бис!
В то время, как на
Садовой послышались пугающие сердце колокольные удары на быстро
несущихся со всех частей города красных длинных машинах, мечущиеся
во дворе люди видели, как вместе с дымом из окна пятого этажа
вылетели три темных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт
обнаженной женщины.
